Каждый японец знает великих русских писателей, которые, может быть, выше, чем писатели других народов...
И они долго благоговейно любовались красотой лица Екатерины. А Кузьмич между тем рассказывал им, сколько нужно их японских кредиток отдать за эту одну сторублевку. И этот рассказ еще увеличивал их удивление.
Назимото переводил нам, что они говорят: "Русь велика, и деньги ее — широки".
Немыслимая плата для японца, 1 р. 75 к.! Такие баснословные цены возможны только в богатой России, 20 к. — это уже большая плата для японца...
Я сказал тогда: "Чашки ваши малы, нам нужно вот какие" (тут показал я объем котла)... Наши собеседники все захохотали, и слышал я слова сквозь смех их: "Рус, рус, хара, зео!" (у русских большой желудок).
|
Много нужно ума, чтобы жить на этом свете, друзья, и не только ума,
но и терпения и настойчивости. Особенно
много нужно разума, если желать, чтобы при жизни никого не обидели бы
мы из людей (а желать это мы должны). У Гараморта же не всегда хватало
разума. Так приехали мы в Японию, чтобы прочесть лекции в Токио по
русской философии, но траур по Микадо помешал это нам сделать, и мы
совершенно растерялись. Печаль по Мутсу-хито была так велика в
японском народе, что ни музыка, ни театр, ни какое зрелище не
разрешалось. Все же Кузьмич доказывал, что философская лекция
Гараморта отнюдь не похожа на зрелище и увеселение, поэтому
продолжал искать нити, чтобы по ним добраться до разрешения задачи.
Он хотел найти во что бы то ни стало переводчика и с этой целью
пригласил меня проехать в православную миссию.
Наняли мы рикш и покатили по улицам великого города Востока...
Вскоре увидали посреди Токио православный храм и высокую
колокольню. Вошли во двор, где много было японцев православных,
собирающихся идти к обедне. Вдруг раздался колокольный звон, и
вздрогнуло сердце.
И не мог удержаться я от слез, и полились они по щекам моим...
Колокольный звон, напоминающий родину мою, здесь, посреди Токио!
Как много он сказал душе моей!..
Все минувшее вспыхнуло. Обиды я забыл, и светлое пережитое в
родных краях воскресло снова... Мне снились мирные деревни и села на
берегах реки вблизи лесов, мирно настроенные бородатые лица мужиков и
белая церковь посреди села!
О, как любил все это я, сам того не зная!
Один старый японец между тем подошел к нам и, взявши ласково за
руки, ввел нас в комнату и посадил на стулья. Мы ждали обедни и хотели
побеседовать с епископом Сергием.
Вместе с японцами пошли мы к обедне. Они все были в чулках, снявши
при входе деревянные башмаки...
Нам было стыдно, что в сапогах мы стояли посреди церкви. Японские
священники служили, а дети, женщины и мужчины усердно молились.
Некоторые всю обедню на коленях стояли... Хотя служба была на
японском языке, но, конечно, мы все понимали, зная православную
литургию.
Я невольно думал: "Вот японцы, заимствуя материальную культуру
от англичан и американцев, от нас взяли только православие; может быть,
правы Соловьев и Достоевский, говорившие, что русским суждено дать
миру универсальную церковь и все братство народов; это тем более
любопытно, что многие говорили мне, будто бы русские рабочие учат все
народы социализму."
После обедни нас пригласили японцы на чашку чая к трапезе.
Здесь, в маленькой комнате, над пеплом в горшке грелся беспрерывно
чайник, а на полу были чашки. Каждый японец подходил, садился к пеплу и
пил чай. Мы с Кузьмичом тоже выпили по чашке. Нам напомнило это
христианскую общину. Да, и эта община, и эта церковь — все создано
энергией одного человека — епископа Николая, которого сейчас нет в
живых, но образ которого живет в сердцах многих японцев... Как много
может сделать один добрый, разумный человек! Рассказывали мне, что во
время войны православные японцы, жившие по деревням, стали молиться
православному Богу за русское воинство.
Буддисты-японцы воспротестовали. Вышла распря, и дело дошло до
министра. Тот пригласил епископа Николая за разъяснением.
Миссионер сказал министру, что сыны церкви, основанной им, должны
молиться за ту страну, где они живут, т. е. за Японию. И этим дело было
умиротворено.
И многое другое рассказывали нам японцы про епископа Николая. А
один из них сказал: "Был бы он в России, его отлучили бы от церкви".
Мы были после обедни у епископа Сергия, который принял нас
ласково и гостеприимно и много сообщил о жизни христиан и буддистов. У
него же встретили мы Ив. Сенуму, ректора православной семинарии,
который сам отказался быть переводчиком лекций, но указал нам на
Хигучи.
|