Гараморт в Японском море Гараморт странствует по Японии Православная миссия в Японии Японец Хигучи Наша дальнейшая жизнь в Токио Японка-горничная Наш отъезд из Токио Отъезд из Японии     Нет страны лучше России и нет народа, более милого, чем русский народ, и нет языка краше русского.          Выехали мы из Токио прежним путем, мимо Иокогамы, через Майбара, и после 12 часов езды прибыли в Цуругу. Ехали ночью и часть утра, поэтому видели не более чем на первом пути. В Цуруге встретили нас знакомые японцы как родных. Удивительно, в сущности, как люди склонны к дружбе...     Хотя там не было менялы Хазиады, но его знакомые были так же любезны, как и он сам. Рикши привезли нас на пристань, а друзья менялы приглашали нас на чашку чая, но мы решились отправиться тотчас же на пароход "Пенза". Наши знакомые перевезли нас в лодке, а перед отходом парохода приходили проститься, точно мы были их братья или сестры.     Когда пароход "Пенза" тронулся, я в последний раз взглянул на высокие берега гостеприимной Японии и затем ушел в свою каюту (а Кузьмич расположился в другой) и там заперся на ключ...     Оставшись один сам с собой, я долго плакал, никем не удерживаемый, сидя на просторной койке... Отчего слезы текли ручьями, я не знаю. От утомления ли это происходило, от другого нервного напряжения, или от умиления и восторга, или от тоски, что до сих пор нет мира на земле, когда люди так склонны к дружбе и общению.     Так выехали мы из Японии. Два дня и две ночи, проведенные на море, я посвятил изучению японского языка, и все более убеждался, что этот язык урало-алтайский и ближе всего к восточно-финским языкам, хотя и подвергся какому-то влиянию одного из малайских языков... И у меня назрел план путешествия в Австралию и на острова между Японией и Австралией. Суждено ли мне выполнить его или нет. Но намерение это остается доселе у меня...     Чем более приближались мы к берегам Владивостока, тем сильнее возрастала во мне любовь к родной моей великой России. "Нет страны лучше России и нет народа, более милого, чем русский народ, и нет языка краше русского", — так говорил я себе и не только себе, но и англичанину, который ехал вместе с нами, высказал я это. Он на меня взглянул, выслушал и ничего не ответил...     Диво, как велика любовь к родине своей! Долго ли я был вне ее пределов, а уже стремился к ней с лихорадочной поспешностью, мало ли было гонений на меня в этой великой стране, а я, как дитя, сразу же все забыл и хотел быть снова в столице России... На третье утро увидали мы с палубы отдаленные берега России, они были озарены солнцем и казались отрывками румяных облаков, идущих у горизонта...     "Вот эти берега, как они дороги мне", — думал я. Через несколько часов облака перешли в вид сущи. Мы различали землистость, горы и холмы, равнины и леса...     А еще через некоторое время пароход наш уже шел между островами и полуостровами, приближаясь к Владивостокской гавани. На островах и полуостровах, там и сям белели, как бы пчелиные соты, палатки русских солдат.     Наконец, после таможенного осмотра и всяких затруднений, мы оказались в гостинице "Бристоль"...     "Бог мой, благодарю тебя, что показал мне страну прекрасную, Японию, и открыл новые чудеса языка, и вернул меня в дорогую родину мою целым и невредимым. Теперь помоги проехать мне через Сибирь с проповедью новой и снова прибыть в тот туманный город, который далеко теперь отстал от меня, но которого сейчас жажду видеть я". Так я молился Богу моему, оставшись один в комнате своей. И все это исполнил он, Отец мой.

XXV

XXVI

XXVII

XXVIII

XXIX

XXX

XXXI

XXXII